Вы стали украшением двух вердиевских премьер в Мариинском театре. Кто был инициатором этих постановок?
В случае с «Бокканегрой» это была идея маэстро Гергиева, озвученная примерно за полгода до февральской премьеры прошлого года. Когда появилась конкретика, было уже по большому счету поздно — оставался месяц. А я даже никогда не слышал эту оперу от начала до конца, она все-таки довольно редко исполняемая. Пришлось взяться за дело, и я втянулся: болел, сидел с температурой в Мальме, где в это время пел, включал компьютер и слушал оперу до дыр. Потом начал записывать текст от руки — так легче его запоминать. И приехал в Петербург, уже более-менее выучив партию наизусть. Режиссер Андреа Де Роза, поняв, что никто из исполнителей ничего толком не знает, ходил с округлившимися от ужаса глазами и без конца повторял «Импоссибиле». . Постановщик был очень зол, и я понимал почему: итальянцы вообще исключительно патриотичны и с трепетом относятся к музыке своих соотечественников. А тут пренебрежение со стороны каких-то русских к опере Верди! Но буквально через неделю у всех все стало получаться, а мы с Андреа так просто сдружились. После премьеры он был на седьмом небе от счастья. «Сицилийская вечерня» появилась в нашем репертуаре по инициативе Ильдара Абдразакова. Сначала мне жутко не понравилась музыкальная стилистика партии Монфора — это какой-то необычный Верди, как будто отдельные куски написаны вообще не им. К приезду режиссера, француза Арно Бернара, как обычно, мало кто знал свои партии. В процессе репетиций я постоянно мотался по свету — то в Базель, то на Тайвань. И со мной Арно готовил роль буквально перед премьерой, а на банкете после нее он все обыгрывал фразу «Dove Sulimsky?» («Где Сулимский?» — Прим. ред.), объясняя, что она успела стать у него любимой. Мне понравилась концепция режиссера, который перенес действие со средневековой Сицилии в квартал итальянских мафиози в Нью-Йорке 1920-х. В итоге мне было интересно работать над «Сицилийской», а это для меня сегодня главный критерий. Я не пою то, что мне не нравится, — теперь уже могу себе это позволить. Так, полностью отказался от Онегина — просто не люблю эту роль.
Я БЫЛ ПРОВИНЦИАЛЬНЫМ МАЛЬЧИКОМ ИЗ БЕЛОРУССИИ
А что нравится?
Верди, само собой. Чайковский: «Чародейка», «Мазепа». Недавно впервые пел Шакловитого в «Хованщине». Вот это мое!
С чего вообще началось ваше музыкальное образование? Вы ведь учились по классу скрипки?
Я был провинциальным мальчиком из Белоруссии, который оперу не знал и знать не хотел. Отправить меня в музыкальное училище в родном городе Молодечно решила бабушка. Проучился я девять лет, но не представлял будущего в качестве скрипача. И неудовлетворительная оценка на экзамене поставила точку в мучениях — меня отчислили. Подходило время идти в армию, мне этого не очень хотелось, и тут я встретил на улице завуча нашего музучилища, который посоветовал попробоваться на вокальное отделение. Я никогда не пел в хоре, но всегда был уверен, что люди, как и птицы-пересмешники, обладают даром перенимать и воспроизводить звуки. Этот дар в нужный момент проснулся: выступая перед комиссией, я просто вспомнил, как бабушка слушала пластинку с записью оперы «Евгений Онегин» с солистом Большого театра Алексеем Ивановым. Я пел на экзамене обычную распевку, но представлял себе Иванова в партии Онегина. И началась учеба на вокальном отделении. Постепенно стал обрастать «слуховым мясом» и научился слышать и любить классическую музыку.
У вас прекрасно складывается и международная карьера. C чего она началась?
Повезло с агентом. Эркки Алсте услышал меня в 2012 году в постановке «Аттилы» (опера Верди. — Прим. ред.) в Пярну, пришел за кулисы и сказал, что хочет со мной работать. Отправил он меня в Мальме, сказав, что нужно будет просто показать свой голос. А я могу спеть десять спектаклей и не устану, но вот любое прослушивание для меня — как выход на эшафот. В Швецию я летел с пересадкой на двух турбовинтовых самолетах и прибыл в театр совершенно оглохший, просто себя не слышал. Спел партию Макбета (из одноименной оперы Верди. — Прим. ред.), и по тому, как вылезли глаза из орбит у дирекции, понял, что это было или очень плохо, или очень хорошо. Подскочил ко мне кастинг-директор и давай трясти руку — это оказалось мое лучшее в жизни прослушивание. Сразу дали контракт на достаточно неплохих для первого раза условиях. Но петь нужно было вердиевскую «Луизу Миллер», а партию Миллера в этой опере с ее вставными верхними нотами вообще мало кто доведет до конца. Но агент сказал мне: «Да ладно, все у тебя получится! Я в тебя верю». Мне предложили еще один контракт, затем следующий, и так все завертелось. Недавно я начал работать с агентством IMG Artists, и в ближайших планах у меня партии Томского в «Пиковой даме» в Опере Штутгарта, Риголетто на фестивале в швейцарском Санкт-Маргретене и Жоржа Жермона в «Травиате» в Далласе. Теперь все зависит от меня: если буду делать свою работу хорошо, агенту останется только подписывать контракты.
А еще важно знать, что:
Накануне вступительного экзамена в Петербурге Владислав Сулимский решил поиграть в футбол на асфальтовой площадке. На следующий день в Консерватории исполнял арию Онегина с перебинтованной головой и руками. На втором курсе подготовил программу к Конкурсу имени Римского-Корсакова, спел Яго и Грязного, партии из опер «Отелло» Верди и «Царская невеста» Римского-Корсакова. В 2000 году стал солистом Академии молодых певцов Мариинского театра.
Комментарии (0)